Владимир Бойко

Мина взорвалась неподалеку от только что выбранного лейтенантом места для НП…

Лейтенанту показалось, что его нестерпимо больно ударили по ноге и глазам… А дальше… В полевом госпитале, куда его доставили бойцы, он пришёл в себя. Ранение ноги оказалось не таким страшным. А вот глаза… Глаза не видели. Это случилось 10 февраля 1945 года. А несколько дней назад лейтенант Натан Воронов писал родителям:” Обидно больше всего за то, что приходится топтаться на месте в то время, когда… побратимы подсчитывают уже, сколько осталось километров до Берлина…” И вот война для него кончилась.

В письмах родителям о глазах пока не писал… Всё время воображение мучил тот букет сирени, который он, студент Академии искусств , писал маслом в последний день перед войной в родном Могилеве. Букет в вазочке стоял на круглом столе. Блики утреннего солнца сверкали на окрашенном полу отцовского дома. А как только открывалась в сенях обитая ремнями и мешковиной  дверь - сразу же менялся весь цветовой строй натюрморта…

И ещё всплывало воспоминание - тоже о цвете. Как-то в начале тридцатых, когда поступал в Витебский художественный техникум, придирчивый Фёдор Адольфович Фогт проверял восприятие цвета - с помощью самодельного альбома, страницы которого буквально сверкали немыслимой радугой…

Неужели, думалось с болью, не осуществится заветная мечта - закончить Академию искусств, написать дипломную работу в мастерской любимого учителя Александра Александровича Осмеркина?..

Под перестук вагонных колёс, когда везли его из госпиталя в госпиталь, пока не доставили в ленинградский, в который уже раз подводил итог тех замыслов, которые оборвала война, и тех, которые она подсказала.

В сорок первом должен он был ехать в Карпаты на преддипломную практику. Война переиначила всё. Вместо карпатских пейзажей - краткосрочная учёба в военном училище в провинциальном городе с такими живописными пейзажами, что даже больно было смотреть. Уже тогда мечталось:”Вот закончится война, и я накинусь на все эти уголки природы с таким задором, как путник в пустыне, который умирает от жажды, способный наброситься на глоток воды…”

В сорок втором под Харьковом, где “сорокопятки”, которыми он командовал, за короткий бой уничтожили вражескую противотанковую пушку, миномет, два танка… И когда отгремел бой, лейтенант заметил, что здешние места “достойны высокой живописи”. Примерно в этих же , “запланированных на после войны” местах осколок вражеской мины (первой для него) засел в миллиметре от сердца… И в госпитале - в самое сердце - Пушкин, Достоевский, Шекспир, мечта о возвращении в академию, письмо родителям с просьбой сообщить адрес Дмитрия Зуева:” Это был последний из всех моих потерянных на дорогах войны друзей по искусству… Помню, в феврале под Харьковом, когда мы заняли много деревень, которые были под оккупацией (это был морозный февральский день), я вёл огонь на улицах села по отступающей пехоте и засевшему расчету пулемета… и в эту горячую минуту вижу - движется ко мне… Зуев… но тут оборвалась с ним связь…”

Были планы - писать портреты, пейзажи, батальные композиции… Бои под Севастополем, где в разведке разрывные пули попали в голову боевого товарища Емельяна Коржева… Уже в Ленинграде узнал: с Димкой Зуевым большая беда - оторвало ногу. Друзья по академии часто наведывались:”Были у меня в госпитале Глеб Барабанщиков, Дима Зуев… И вместе с ними пришёл старенький профессор рисунка мастерской Осмеркина - Семён Львович Абугов. Долго сидели они у меня, обо всём переговорили, всех вспомнили. Многих теперь нет… Блокада…”

Врачи капали в глаза разные лекарства, делали переливание крови, ежедневно грели разными лучами. Через месяц один глаз видел стопроцентно, а второй - на процентов тридцать. Но из второго надо было достать осколок…

А вскоре после дня Победы лейтенант Воронов в госпитале раздобыл краски, холст:”Пишу портрет… Это впервые маслом после букета сирени в Могилёве в сорок первом…” Читаю фронтовые письма Натана Воронова, слушаю его воспоминания - и понимаю ту одержимость, с которой он пишет солигорские мотивы и будни индустриальных гигантов послевоенного Минска, Крым и Могилёвщину, портреты людей мирных профессий и цветы. Это всё - тема Победы нашего народа, тема того Будущего, о котором когда-то мечтали фронтовики, партизаны, узники фашистских концлагерей… Эта тема во всём его творчестве - от дипломной картины “Рейд Ковпака” до полотна “Солдаты”, написанного через четверть столетия после того, как “больше всего приходилось бывать на НП, а очень часто ходить (точнее - ползать) по передовой для изучения переднего края противника…”

Окоп… На дне окопа, на земле, спят крепким сном фронтовики. Наблюдатель следит за передовой… Ночь… Ночное затишье…Где-то ракета прорвала темноту. В этом свете видны силуэты солдат… Лиц не видно. Только фигуры, общие их очертания… Ощущаем атмосферу тревожной фронтовой ночи…

Пишу картину и о современной армии. Их персонажи - совсем другие, кажется, люди, чем были мы, солдаты сороковых… А в чем-то - такие ж…

  Картины Натана Воронова разнообразны по тематике. Его творческие поиски идут по линии разработки историко-революционной темы, темы Великой Отечественной войны и темы нынешнего нашего дня.

Картина-образ,- так я представляю современное живописное произведение об Отечественной,- будто подчеркивает Натан Воронов.- К этому определению мы пришли все. Хороша работать, если рядом - талантливые коллеги. Вот, например, Михаил Савицкий. Моему сердцу многое говорят “Витебские ворота”. А возьмите произведения Мая Данцига. Его “Партизанская свадьба” - принципиальная удача.

Когда Натан Воронов у мольберта, он прикрывает правый глаз. Когда волнуется - не кладёт руку на сердце, где - в миллиметре !- осколок  вражеской мины…

Бойко В.А. 

“Белорусская палитра двадцатого века”.

Минск. “Высшая школа”. 1976.